Эди-бэби только и сказал, что он подрался. Кто же его побил, он не сказал, справедливо полагая, что это его личное дело. Вопросы же «Где?» и «Когда?» и вовсе не имели смысла, по мнению Эди-бэби.
В тот день он не прикоснулся к своим французским королям или римским императорам, не раскрывал тома своих тетрадок, не обложился книгами. Он лежал на диване, повернувшись носом к его мягкой спинке, и думал. Он слышал, как пришел отец, он даже покорно встал, чтобы отец мог рассмотреть его украшенную синяками и шишками физиономию, но почти тотчас лег опять в ту же позицию, носом к стене. Когда отец и мать очень уж надоели ему своим гудением за спиной, он выдернул из-под головы одну из диванных подушек и накрыл ею голову. Так делал отец, когда в воскресенье ложился после обеда подремать. Однако Эди-бэби не спал. Он думал.
Не заснул он во всю ночь. Но когда на следующее утро он встал, оделся, умылся и как автомат проследовал на кухню, где съел свою обычную утреннюю яичницу с куском колбасы, взял старую отцовскую полевую сумку, служившую ему портфелем, и вышел, направляясь в школу, он был уже другим человеком. Совсем другим человеком.
Эди-бэби до сих пор четко помнит это утро до мельчайших деталей, яркое весеннее солнце и то, как он прошел по тропинке за дом, обычный его маршрут, чтобы выйти на собственно Первую Поперечную улицу, которая и должна была привести его к школе. Но в тот день Эди-бэби остановился ненадолго за домом, под окнами Владьки и Леньки Шепельских, поставил свою полевую сумку на землю, развязал и снял с себя пионерский галстук и сунул его в карман. Ничего общего с отрицанием пионерской организации этот жест не имел, скорее Эди-бэби символизировал снятием галстука начало новой жизни для себя. Эди-бэби решил оставить свои книги, пойти в реальный мир и стать в реальном мире самым сильным и смелым.
Он решил стать другим человеком и стал им в тот же день. Обычно молчаливый и углубленный в себя, в тот день Эди сыпал остротами и наглыми колкостями в адрес учителей, за что учительница французского языка, потрясенная, даже выгнала его из класса, и остаток урока он проторчал в коридоре вместе со здоровенным второгодником Приходько, ловя мух и греясь на первом весеннем солнышке, сидя на подоконнике. Тогда же вместе с Приходько он совершил и свое первое в жизни сексуальное преступление: они вторглись в женскую уборную на четвертом этаже, где скрывались от урока физкультуры несколько девочек из пятого «А» класса, и «зажали» их. Эди-бэби видел до этого, как это делали другие ученики, но никогда не испытывал никакого желания совершить акт «зажимания» самому.
В набеге на женский туалет он, подражая Приходько, набросился на свою жертву, пухлую девчонку по имени Настя, фамилии ее Эди-бэби не знал, со спины и схватил ее за то, что должно было приблизительно называться грудью, руками. Девчонка пыталась вырваться, но очень орать она не могла, услышали бы в классах, прогульщицам грозило наказание, она царапалась и тихо визжала. Раздраженный сопротивлением и опять-таки следуя примеру Приходько, который прижал в это время к умывальнику действительно пышногрудую Олю Олянич, которой было уже 14 лет, и лез ей руками под юбку, новый Эди-бэби также запустил обе руки под школьную форменную юбку Насти и схватил ее там, где у девочек находится пизда. Слово «пизда» Эди-бэби знал со второго класса и знал, где пизда находится.
Во втором классе его соученики Толька Захаров и Колька, по прозвищу «Клочки по закоулочкам» (вторая его кличка была менее сложной и более унизительной — Ссыкун, ребята говорили, что он до сих пор уссыкается — то есть писает под себя в постель), пытались изнасиловать Ларку Гаврилову. Пытались они ее изнасиловать на большой перемене, на ворохе пальто, тогда еще в школу не завезли вешалки для раздевалки и пальто горой лежали на задних партах. Сейчас, в его пятнадцать лет, Эди-бэби не может понять, как восьмилетние мальчики могли «пытаться изнасиловать» восьмилетнюю девочку. Чем? — ухмыляется Эди. Какой член может быть у восьмилетнего мальчика, даже если он такой хулиган, как Толька Захаров или Колька Ссыкун? Кольку и Тольку исключили было из школы тогда, но через две недели приняли обратно.
Эди-бэби схватил Настю за ее «пизду» под юбкой. Там, где у Насти была пизда, было очень тепло. Эди-бэби схватил ее за это тепло рукой и сжал. Настя, в момент, когда Эди сжал рукой ее пизду, заревела. Эди-бэби показалось, что у Насти было там не только тепло, но и мокро. «Она, наверное, только что пописала», — догадался Эди-бэби.
На крики девчонок, хотя и негромкие, явилась уборщица Васильевна, жена швейцара дяди Васи, во дворе школы у них был небольшой домик, где они жили, и стала хлестать ребят мокрой тряпкой, крича, что они коблы и место им в тюрьме. «Атас!» — закричал Приходько, и, отпустив девочек, он и Эди-бэби, прикрываясь от тряпки Васильевны руками, вырвались в коридор и умчались.
После этого случая в женском туалете Эди-бэби заслужил покровительственное одобрение Приходько вместе с его нескрываемым удивлением. Тогда же Эди-бэби начал дружить с Чумой — Вовкой Чумаковым, а в марте убежал вместе с ним в Бразилию.
Побег в Бразилию стал широко известен всей восьмой средней школе благодаря стечению обстоятельств. Убегая в Бразилию, Эди-бэби и Чума спрятали свои портфели в подвале дома, в котором жил Чума, под кусками ржавого железа, ибо зачем человеку портфель в Бразилии. Непонятно почему они не выбросили портфели, а бережливо спрятали их. Возвращаться из Бразилии в Харьков они не собирались.