Подросток Савенко - Страница 34

Вот и сейчас, когда они шуршат ногами по последней ноябрьской поздней листве, Голливуд солидно обращается к Эди, прокашлявшись:

— Эти листья шуршат, как американские доллары, не правда ли?

Эди-бэби не знает, из какого фильма эта тирада, поэтому он стеснительно отделывается ни к чему не обязывающим: «Угу».

Эди любит кино, но стесняется носить очки, и, чтобы увидеть новый фильм, ему приходится ездить в город. Там, в кинотеатре, где его никто не знает, он может, спокойно надев очки, посмотреть и рассмотреть фильм. Часто ездить в город Эди лень, тем более одному, вот так и получается, что многие фильмы он пропускает.

На все случаи жизни у Голливуда есть тирада из фильма. Если ребята решили пойти в гастроном, сбросились на биомицин, Голливуд вдруг выступает вперед и кричит, встав в героическую позу: «Мамлюки! Я поведу вас на Каир! Кто не видел Каира, тот не видел ничего!» Это безошибочная цитата из только что прошедшего по экранам Харькова фильма «Мамлюки».

Ребята любят Голливуда, потому что он всегда оживляет ситуацию. Голливуд лет на пять старше Сани Красного, а может быть, даже, поскольку сквозь его блондинистые редкие волосы уже кое-где просвечивают лысые места, он одного возраста с Горкуном, хотя он и ни разу не сидел в тюрьме. Голливуд не ворует, он работает в литейном цехе на заводе «Серп и Молот» и живет в общежитии. У этого крепкого носатого парня есть родители в деревне под Харьковом, и кто-то из ребят сказал Эди, что работать его деревенские родители не могут, они оба больные, потому Голливуд посылает им деньги. Летом Голливуд ходит в плавках с пальмами… Вот почти все, что Эди-бэби знает о Голливуде, но на Салтовском поселке ребята и взрослые общаются друг с другом не на основании того, что они друг о друге знают, а на основании того, что они друг о друге чувствуют. Эди-бэби чувствует, что Голливуд хороший парень, и пусть и рабочий, но не козье племя.

Некоторое время они шагают молча, потом Эди спрашивает Голливуда:

— А ты чего же, нигде не гуляешь сегодня?

— А что мы делаем, Эд? — спрашивает Голливуд меланхолически. — Мы гуляем, и вот погуляли и идем домой.

— Нет, — упорствует Эди, — я имею в виду в компании.

— У меня даже слишком много компаний в общежитии, — вздыхает Голливуд. — Всю ночь будут пьянствовать, хуй заснешь. По всем комнатам пьют. Потом дерутся.

— А-а-а-а-а! — сочувственно тянет Эди-бэби. Он никогда еще не жил в общежитии, но в общежитиях бывал не раз. И в мужских, и в женских. Ему там не нравится. Хотя жить в общежитии очень дешево. Но жить с совсем чужими тебе еще тремя мужиками в одной комнате Эди-бэби не смог бы. Он и от родителей своих с удовольствием бы избавился. Веранда, на которой Эди-бэби спит, почти отдельная комната, но, во-первых, веранду так и не успели перестроить к зиме, во-вторых, ему все равно приходится ходить через комнату родителей. Хотя, конечно, родители не чужие люди и их двое, а не трое, как в общежитии у Голливуда…

У развилки асфальтовой, кое-где провалившейся в землю тропинки, построенной еще первыми строителями Салтовки, чтобы не потонуть в грязи, Голливуд и Эди-бэби расходятся.

— Пока! — говорит Эди.

— Когда блистательная тропическая ночь набрасывает свой украшенный звездами черный бархатный плащ на улицы Рио… — начинает Голливуд очередную голливудскую цитату, но, очевидно вспомнив о своем общежитии, куда он направляется, досадливо машет рукой и чуть приостанавливается для простого «Пока, Эд!».

28

Эди-бэби входит в подъезд. Из дверей тетимарусиной квартиры доносятся смех и звуки музыки. Мать, очевидно, еще там. В квартире три комнаты, и в каждой — семья. Тетя Маруся Чепига, ее муж, все более и более пьющий дядя Саша-электрик, и их сын Витька живут в одной. Тетя Маруся Вулох, ее муж дядя Ваня, бабник и красавец, и их сын Валерка и дочь Рая, названная так в честь Эди-бэбиной матери, — обитают в другой комнате, побольше. В третьей, непосредственно под комнатой Эди и его семьи, живут Переворачаевы — сам Переворачаев, нелюдимый и неразговорчивый, дремучий даже для Салтовки человек, по профессии — печник, жена его — поломойка, по прозвищу Черная, имени ее Эди-бэби не знает, несмотря на то, что Переворачаевы живут в доме с самой его постройки, и их дети: взрослая Любка-блядь, горбатенький Толик и «ребенок-Надька». Надьке уже десять лет, и у нее есть вполне заметные груди, однако все до сих пор зовут ее, как звали лет пять тому назад, «ребенок-Надька». Несмышленая еще тогда ребенок-Надька в свое время послужила Эди-бэби моделью для изучения женской анатомии. Урок произошел в подвале под домом, куда Эди-бэби заманил ребенка-Надьку с помощью шоколадной конфеты.

Сегодня Переворачаевых нет дома, только одинокий горбатенький Толик остался дома и наверняка в этот момент лежит на солдатском одеяле и читает книгу, заткнув уши ватой. Остальные Переворачаевы уехали в деревню, часть салтовских жителей до сих пор еще связана с пригородными деревнями.

У тети Маруси Чепиги дед и бабка живут в деревне, называемой Старый Салтов. Туда путь неблизкий — несколько часов на грузовике. Салтовское шоссе ведет в Старый Салтов, раньше оно называлось Салтовский шлях.

Одно лето, то самое, после побега в Бразилию, Эди-бэби провел с дедом и бабкой тети Маруси. Там, в мелкой заболоченной речке с зеленой водой, он научился плавать и там же, лежа на берегу этой речки, вокруг бродили гуси, дядя Саша Чепига сделал комплимент носу Эди-бэби. Эди-бэби пожаловался дяде Саше на свой курносый нос. В ответ на это дядя Саша сказал, что он бы с удовольствием, «с величайшим удовольствием», повторил дядя Саша, поменялся бы с Эди-бэби носами. Эди-бэби внимательно посмотрел на нос дяди Саши, и ему немедленно сделалось стыдно. Нос дяди Саши, во-первых, был постоянно красноватого цвета, во-вторых, он напоминал формой своей некрасивую и непородистую картошку. Природа, очевидно, было замыслила произвести три картофельных клубня, да передумала и слепила из них один — такой был у дяди Саши нос. Эди-бэби сбежал и из Старого Салтова. В день, когда он, дед Чепига и находившийся в двухнедельном отпуске дядя Саша пасли коров в лесу, у них случилось несчастье — две коровы отбились от стада. Лес у Старого Салтова не какая-нибудь там искусственная лесополоса, а настоящий — старый, густой и большой лес. Конечно, какой дурак пасет коров в лесу, для этого есть луга. Но объяснение поведению странных пастухов, вдруг загнавших коров в лес, было простое: коровы были частные, луга же принадлежали колхозу. Государство разрешало колхозникам иметь коров, но пасти их они должны были где угодно. Вот колхозники и пасли свою скотину то в лесу, то на железнодорожной насыпи. Пасли коров по очереди, неделю один дом, неделю — другой. В ту неделю была очередь деда Чепиги.