Славка знает все. С ним не скучно и можно узнать многое. Потом он остроумный, когда не очень пьян. Потому Эди-бэби и сидит сейчас с ним на лавочке. Славка все время читает, и даже по-английски. Вот и сейчас у него из кармана торчит какая-то иностранная газета. Два года Славка проучился в университете, пока не выгнали.
— Уёбывай отсюда, Эди-бэби, пока не поздно. И не водись ты со шпаной, у них путь один — в тюрьму, ты же совсем другой, — опять ноет Славка и насильно тащит Эди-бэби к себе за отворот куртки. — Посмотри на меня! — требует он пьяно.
— Кончай, Цыган… — отмахивается Эди-бэби раздраженно.
— Нет, ты посмотри мне в глаза! — настаивает Цыган. Эди-бэби смотрит Цыгану в глаза. Славка пьяно улыбается: — В твоих глазах светится интеллигентность и природное благородство! — возглашает он. — Чего во всех твоих Кадиках, и Карповых, и Котах нет! И не будет! — кричит Славка.
— Накирялся ты как свинья, — говорит Эди-бэби серьезно. — С тобой становится неинтересно.
— Может быть, — спокойно соглашается Славка. — Может быть, что и накирялся.
— Эх, — говорит он, внезапно вздыхая. — Скорее бы лето! Поеду я во Владивосток. Надоело мне тут с вами. Ты был когда-нибудь во Владивостоке, чувак Эди? — спрашивает он.
Эди не был во Владивостоке. Он покачивает головой: «Нет». Губы его заняты, он досасывает «огнетушитель».
— Во Владивостоке хорошо, — с наслаждением говорит Славка. — У тихоокеанских рыбаков полно денег. И у китобоев, — весело вспоминает Славка. — Во Владивостоке — база Тихоокеанской китобойной флотилии. Они, когда приходят в порт после полугода плаванья, у них карманы деньгами набиты! Представляешь, Эди, — карманы. И ничего не стоит из них эти деньги вытащить, — хитро добавляет Славка. — Хороший разговор изголодавшемуся в море по человеческому общению моряку ох как нужен. Второе дело после секса. Поехали со мной во Владивосток, Эди, а? Вдвоем мы с тобой хорошо смотримся. Я буду играть под моряка, а ты под моего младшего братишку.
— Поедем, — соглашается Эди-бэби, ставя допитый «огнетушитель» рядом со скамейкой. Он аккуратный — Эди-бэби.
— Представляешь, сидим мы с тобой, Эди, в кабаке, есть там такой на горе, туда именно ходят китобои, внизу — бухта Золотой Рог, а по ней — огни трансокеанских лайнеров… А, представляешь картину, старик Эди? — И, перебив открывшего было рот Эди-бэби, Цыган добавляет: — А ты знаешь, чувак Эди, что бухта во Владивостоке названа в честь бухты Золотой Рог в Стамбуле, а?
Эди-бэби слышал об этом, да.
— Да, — говорит он, — а почему?
— А потому, чувак Эди, что она и по очертаниям своим напоминает стамбульскую бухту, — тихо и назидательно, как учитель, произносит Славка. — «Во Стамбуле, в Константинополе…» — запевает он неожиданно, ударяя для поддержания такта ладонями по скамейке. Цыган сидит на скамейке, широко раздвинув ноги, и ладонями хлопает по куску скамейки между своими ляжками. Взгляд его падает на его собственную худую ляжку в штанине, и он обхватывает ее руками.
— Смотри, как похудел, — обращается он к Эди. — В вашем ебаном Харькове, на вашей ебаной Салтовке.
— А то она не твоя, Цыган? — замечает Эди-бэби. — И ни хуя ты не похудел, сколько тебя помню, ты всегда такой тощий и был. У тебя просто строение такое.
— Я родился в Москве, чувак Эди, — говорит Славка. — Запомни это, в Москве, а не в вашем вшивом городе. Мой отец — польский аристократ, ясновельможный пан Заблодски, — произносит он значительно. — Мать, правда, подкачала — русская блядь. Одно имя чего стоит — Екатерина, Катерина… Катька… — скандирует Славка. — Юрка в нее пошел, весь в нее, а я в папу…
Эди-бэби смеется, а Славка опять вздыхает и, перегнувшись через Эди-бэби, который сидит с краю скамейки, дотягивается до бутылки. Но, обнаружив, что бутылка пуста, швыряет ее через тропинку в решетчатый железный забор. Бутылка разбивается с неприятным хрустом.
— Ну, на кой хуй? — спрашивает Эди-бэби. — Сейчас мусора прибегут, сегодня их полно вокруг, праздник.
«Мусора» на салтовском жаргоне означает милиционеров. Один милиционер называется «мусор», несколько — уже «мусора».
— Не учи меня жить, — бросает Славка. — Ты еще малолетка, чтобы меня учить. Поживи с мое, тогда учи. Ебал я мусоров и тебя ебал! — заявляет он капризно. Он явно окосел.
— Ну и мудак же ты! — говорит Эди-бэби. — Старый уже мужик, а мудак. — Эди-бэби поднимается со скамейки и уходит.
Славке не хочется оставаться одному, потому он тоже плетется за Эди.
— Постой, чувак Эди, — бубнит он где-то сзади, — постой, куда ты?
Эди-бэби убыстряет шаги и скоро уже не слышит за собой Славки.
Парк пустой и уже чуть-чуть припорошенный снегом. Снег стал идти всерьез, потому Эди-бэби натягивает на свою остриженную Вацлавом голову капюшон. Удобная вещь — желтая куртка, а все потому, что модель снята с австрийского альпийского пальто. Кадик до сих пор таскает это пальто. Теперь бережет, правда, оно стареет. Кадик привез пальто с фестиваля. Конечно, такой материи, из которой сшито альпийское пальто, они не смогли найти в харьковских магазинах, пришлось купить обивочный желтый материал — такой употребляют на обивку кресел и диванов. В дождь материал чуть промокает, но ничего, зато подкладку выбрали толстую. Кадик даже предложил вставить под плечи и в капюшон полиэтиленовые прокладки, чтоб не промокали плечи и голова, но Эди не захотел — полиэтилен будет шелестеть. Эди-бэби не любит шелестения.
— Здравствуйте, мсье Савенко. — Голос этот Эди-бэби узнает из тысячи других. Ася. У выхода из парка стоит Ася Вишневская и с ней Томка Гергелевич. У Томки в руках сумка с продуктами.