Подросток Савенко - Страница 67

— Где тебя хуй носит, а, поэт? Тебя Тузик давно разыскивает, говорить с тобой хочет. Пошли! — Дымок тащит Эди за рукав куртки. — Тузик сказал привести тебя.

При имени «Тузик» Кадик даже бледнеет, потому что Тузик — атаман всей тюренской шпаны, ему двадцать лет, но он скрывается от армии и живет… ох, кто же знает, где он живет, но без огромного немецкого штыка и десятка адъютантов Тузик на улицу не выходит. Там же, где он скрывается, его, по слухам, охраняют ребята с винтовками. Как бы там ни было, Тузик человек загадочный и страшный. Зачем он зовет Эди-бэби? Зачем Тузику понадобился Эди?

— А зачем зовет, он не сказал? — осторожно спрашивает Кадик Дымка.

— Отьебись, стиляга, — бросает Дымок. — Тебя он и не звал. Иди себе, уебывай! — добавляет Дымок презрительно.

Дымок — личность знаменитая. Он всеобщий тюренский любимец, и потому в свои двенадцать лет он ужасная избалованная сволочь. Тюренская шпана, если хочет к кому-то приебаться, всегда посылает вперед Дымка. Дымок подходит к здоровенному мужику и, глядя на него снизу вверх, орет что-нибудь очень обидное вроде: «Эй ты, хуй, дай огня!»

Редко кто после подобного обращения удерживается от желания дать Дымку по шее. Именно на это и рассчитывает тюренская шпана. Тут же как из-под земли появляются с десяток тюренских головорезов и орут классическое: «Ты что же, сука, маленького обижаешь!» — и начинают бить мужика. Бьют чем придется, тюренские ребята в этом смысле очень неразборчивые — железными прутьями, кастетами, цепями, а если мужик проявляет очень уж большую силу, пускают в ход и ножи. Как бы ни был здоров мужик или даже несколько, что он может сделать с толпой охуевших малолеток? Да будь он и чемпион мира по борьбе или боксу или даже джиу-джитсу, что он может сделать с шакалами, волнами набрасывающимися на него? «Против лома нет приема» — гласит тюренская пословица. Дымок же, сука, в таких случаях бегает вокруг и все старается садануть мужика или каблуком в лицо, или порезать его хоть чуть-чуть, для этого у Дымка есть специальное лезвие, всаженное в деревянную рукоятку. Убить не убьешь, а разукрасить рожу уже поверженного можно на всю жизнь.

— Вы останьтесь, ребята, я сам схожу, — говорит Эди Кадику и Витьке с Ленькой. Епкин давно уже ушел, у него встреча с девочкой.

— Смотри… — говорит вдогонку Эди Кадик. Сказать, что «остерегайся…», он при Дымке не может.

Эди-бэби не боится за себя. Тузик его не тронет, даже он уважает Красного и не будет портить с ним отношения, избив его лучшего кореша. Это абсурд, решает Эди, но зачем зовет его Тузик, на хуй он нужен Тузику, он не может догадаться…

Костя и Эди втихомолку презирают Тузика, не понимая, почему он, имея в своем распоряжении больше сотни ребят, а если бы Тузик хотел, их было бы еще больше, не делает крупных дел, а шумит и буйствует со своей шпаной, большей частью избивая и грабя ни в чем не повинных прохожих на Ворошиловском проспекте. «Мелкий бандит», — отозвался однажды Костя о Тузике, но от его армии Костя бы не отказался. У Тузика целая армия шпаны, имя «Тузик» вселяет ужас во всех без исключения девочек у них в школе, хотя тюренский Сашка Тищенко говорил Эди, что у Тузика будто бы даже есть жена.

26

Дымок и Эди выныривают из толпы, и Дымок вприпрыжку шагает к высоченной железной ограде, отделяющей собственно двор кинотеатра «Победа» от площади. Эди идет за ним. Ограда — толстенные железные пики высотой метров в пять-шесть, выкрашенные в черную краску, кончаются высоко вверху расплющенными остриями-наконечниками, на такие пики в древние времена язычники сажали христиан. Турки, кажется. Шурика бы, суку, посадить на один из них, думает Эди с ненавистью.

Несмотря на то что в ограде не видно просвета, а ворота заперты на цепь, способную удержать слона, Дымок уверенно идет прямо к ограде. Только подойдя ближе, Эди видит, что в одном месте прут-пика отсутствует и посему возможно спокойно протиснуться через ограду во двор. Что они и делают, Дымок — первым, Эди-бэби — за ним.

Эди сразу же видит Тузика и его банду. Ребята сидят на ступеньках, таких же, как и с внешней стороны «Победы», расположились в живописных позах вокруг одного несомненного центра — своего атамана. После освещенной площади Эди вначале нелегко привыкнуть к темным задворкам, где, наверное, специально уже давно банда ликвидировала все фонари. Окон же с этой стороны, по конструктивистскому проекту, не полагается.

Ветер свистит в деревьях и голых кустах вдоль ограды. Странно тихо, только урывками ветер доносит гул человечьего моря с площади. Плеснет и откатится…

Человек двадцать или, может быть, тридцать сидят на ступеньках. Тузик — мордатый парень в черном пиджаке и белой рубашке, на фоне которой выделяется резко его красноватого цвета физиономия, сидит в обнимку с беловолосой девкой с ярко накрашенными губами, которую Эди не знает.

— Что щуришься, поэт… Подходи… — говорит ему Тузик. «Догадался, сука, — думает Эди. — Неужели видно, что я близорукий?» Вот Витька Головашов только немного близорукий, но щурится он куда сильнее, чем Эди. Эди старается не щуриться.

Тузик поднимается, освободившись от девки, и подает Эди руку.

— Здорово, поэт! — говорит он.

Кисть у него широкая и крепкая. Сильный, говорят, как машина, не руки — маховики. Как и полагается атаману, думает Эди с уважением. Хоть и пьет как лошадь, и спортом не занимается.

Эди-бэби первый раз видит Тузика вблизи. Ничего особенного в его облике нет. Тузик похож, может быть, на откормленного матроса из кинофильма «Оптимистическая трагедия». Он невысокого роста, но широк, как горилла в зоопарке. Зловещего в его лице ничего нет, а, судя по его славе и проделкам, он должен быть зловещим. Честно говоря, Эди ожидал увидеть исковерканную шрамами физиономию и черную повязку-фишку на глазу, как у пиратов Стивенсона.